– Ты вчера ночью явил глубокие познания в науке о музыке и проникновение в тонкости ее и пообещал научить меня всему этому. Вот я и пришла, чтобы ты разъяснил мне все в подробностях, чтобы ты ступил на широкую и просторную стезю и научил меня, о чем расспросить возлюбленного, когда я приду к нему, каким способом и каким образом испытать его, дабы отличить добрую жилу от дурной, разглядеть показную красоту и внутреннюю скверну.

Попугай, удостоверившись, что она не слишком спешит на свидание, обрадовался и возликовал. Сначала он выразил внимание и покорность, а потом сказал:

– Да будет известно моей госпоже, что наука о музыке достойна изучения, но записать и прочитать ее нельзя. [216] Ее невозможно изложить для чтения, и никто не сможет углубить постижение ее, хотя по глубине она – словно океан. Иначе говоря, она подобна колодцу, который, чем глубже выкопаешь, тем более дарит покой и прохладу, и этому нет предела. Как же мне, столь ничтожной птице, возможно овладеть ею? Как могу я вместить такое знание? Но, тем не менее, то полезное, чему я научился у больших птиц, я расскажу тебе.

– Откуда же у птиц познания в этой науке? – спросила Мах-Шакар. – Кто открыл ее законы и как их открыли?

– Рассказывают, – отвечал попугай, – что начатки этой науки существовали всегда, существовали они в рассеянном виде. Никто не хотел заниматься этим, не находилось мудреца, чтобы собрать отдельные зерна и побеги. И, наконец, случилось так что ученые мужи Фарса [217] взялись за дело и соединили все ветви этой науки. Отсюда и науку относят к Фарсу. Я, твой покорный слуга, допытывался, как это было, и мне рассказали следующее.

Рассказ 25

В краю Фарс собрались несколько мудрецов и решили оставить потомкам какую-либо книгу, памятник своей мудрости, дабы их не упрекнули, что они пожалели свои познания. Они хотели мудростью и разумом создать новое учение и заложить основы новой науки, совещались и обсуждали, как вдруг до них донесся скрип водяного колеса, который оказал сильное действие на слух их сердца. Скрип то становился громким, то тихим, а потом долгое время звучал однотонно. И они порешили так:

– Нет для нас ничего лучше, чем глубоко изучить природу звука и установить его правила. Тогда мы выведем законы, на основании которых звук возбуждает в сердцах волнение и надолго запоминается. Есть надежда, что осуществление этого намерения останется памятью о нас, и мы прославимся на весь свет.

И они стали совместно размышлять об этом явлении, погрузились в море познания, принялись искать истину. Основываясь на законах сочетания четырех стихий, [218] они установили четыре вида звуков. В силу того, что звуки невидимы глазом и неуловимы, их назвали парде – то есть лады. [219] А затем по числу дней недели установили семь ладов, и сделали это с большим совершенством. А затем они довели число ладов до двенадцати – в соответствии с количеством месяцев в году. После этого они подумали о странниках и путниках и дали некоторым из ладов имена по названиям городов, стран и деревень – например, Хиджаз, Ирак, Нахаванди, – с тем, чтобы путник, прибывая из одного города в другой, услышав название родного города или деревни, мог бы хоть немного порадоваться. После долгих опытов они назначили каждому инструменту определенное время для игры, чтобы он доставлял больше удовольствия. Например, по утрам на аргануне играли ладом рахави, а при восходе солнца на чанге – ладом хусейни. В ладу раст играли до завтрака, а в ладу бу-сулайк – во время завтрака. Мелодии нахаванд исполняли перед полуднем, напевы ушшак – в полдень. А к ладу ирак прибегали уже во время следующей молитвы, к ладу нова – во время вечерней молитвы, в то же время играли и в ладу сипахан, но на чанге. Спустя одну стражу исполняли лад хиджаз. В полночь поверяли тайну сердца в ладу зирафкан. А к концу ночи, перед самым утром на радостях обращались к ладу зир. Эти двенадцать ладов приняли за основные, а от каждого лада вывели побочные и назвали их абришум. [220]

А уж после этого обладающие вкусом и разумом мужи стали сочинять песни и преуспели в этом занятии. Если же я стану рассказывать подробно обо всем, то это займет слишком много времени и цель не будет достигнута.

А вторая, более верная версия, такая, что в Индийской стране живет птица кукнус [221] с широким клювом с семью отверстиями внизу. Спустя год после рождения, в пору цветения роз и пения соловьев этот кукнус приходит в волнение, начинает распевать мелодии. Он выводит семьдесят разных напевов, и ни одна певчая птица не может превзойти его. Ни одно живое существо не способно двинуться с места, когда заслышит его пение. Сокол и перепелка садятся рядом, лев и серна соседствуют друг с другом. Они забывают все на свете, никому не причиняют вреда и так обретают освобождение. Иногда даже случается, что некоторые отдают богу душу и тогда уж слушают чудесное пение в райских садах. После того как кукнус пропоет множество песен и напевов, он падает, трепеща, на землю, приходит в экстаз, бьет крыльями с такой силой, что высекает из земли огонь, в котором он горит, словно мотылек, и обретает зрелость. Однажды я спросил такую птицу, вышедшую из пламени, кто изобрел искусство музыки, и она ответила:

– Это искусство происходит из Индии, а изобрел музыку Рам [222] сын Дасрата.

– А как это случилось? – спросил твой покорный раб. И кукнус ответил мне.

Рассказ 26

Когда Рам расстался со своей супругой Ситой, [223] он стал искать повсюду ее, рыдая и стеная. Словно ветер, рыскал он по всему свету. Однажды набрел на могучее дерево. И тут какая-то обезьяна, играя и прыгая с ветки на ветку, разорвала себе брюхо, так что на ветвях повисли ее кишки, которые издавали, словно струны, протяжные высокие звуки. Поскольку Рам был удручен и печален из-за разлуки с любимой, то струны его души от тех звуков пришли в волнение, боль разлуки стала острее, ибо сказано: «Вино и музыка повергают влюбленного в разлуке в безумие и бесчестие, в нетерпение и несдержанность». В другой раз сказали:

Рам поднялся на дерево, снял зацепившуюся там кишку, привязал к концам двух палок и стал наигрывать. Раздались разнообразные звуки. Он прибавил к ним еще одну струну, а к концам палок приделал тыкву.

Первый лад, который изобрел Рам, он назвал рам кари, что значит деяние Рама, а сам лад он обозначил словом раг. [225] Иными словами, поскольку эти разнообразные звуки чаруют душу, то их и называют раг. [226]

После этого, в какой бы город, деревню, крепость Рам ни приходил, он называл раг по имени той местности – например, Малари или Гуяжари. Раг, созданный весной, он назвал басант, а сочиненный в пасмурную погоду, он назвал микхрак. Таким путем он создал тридцать шесть ладов. Когда он получал весть о Сите и ликовал, то сочинял радостный напев, который потом исполняли на празднествах падишахов талантливые исполнители; это такие мелодии, как лалтбахраи, тант и другие. Когда же он сильно грустил и горевал, когда его валила с ног тоска по возлюбленной, он сочинял лад печальный, в котором не было особой радости, веселья; для слепых, горемык и страдающих сочинял такие, как дхани, марава, сандхани и другие.