Попугай все еще продолжал разглагольствовать, когда отсекли от тела голову ночи, а тело неба приставили к голове солнца.

ПОВЕСТЬ о том, как брахман влюбился в дочь раджи Бабила, о том, как осуществились их желания благодаря усилиям чародея

На тридцать четвертую ночь, когда фокусник запада чудом проглотил золотой меч солнца, когда чародей неба выставил, словно колдуны Фараона, [340] подкову новолуния и кольца Млечного Пути, Мах-Шакар поднялась в неге и упоении, украсила себя тысячами чар и ухищрений, дабы посетить дом любимого, пришла к попугаю и попросила дозволения пойти к возлюбленному и повидать его лик.

Попугай склонил во прах главу повиновения, проявил в изобилии скромность и покорность, а затем сказал:

– Моя госпожа тщетно просит у меня указаний и напрасно советуется со своим покорным рабом, так как мои слова не доходят до слуха ее разума, она не следует моим наставлениям и наказам. Уж лучше более ни о чем меня не спрашивать, прислушиваться к собственному голосу и самой решать, следует ли идти или не следует, не причиняя мне хлопот.

– Клянусь Аллахом, это не так! – воскликнула Мах-Шакар. – Я всегда самым почтительным образом слушалась тебя и впредь буду поступать так, как ты велишь.

– Моя просьба, надежда, совет и указание состоят в том, – отвечал попугай, – чтобы моя госпожа благополучно и как можно быстрее отправилась в покой возлюбленного и ухватилась рукой за ворот любви и полу единения. Но при этом надо действовать умело, следовать таким путем, чтобы и друг любил бы тебя постоянно и вечно, и муж был бы верен и не покинул тебя, как это случилось с брахманом, который благодаря чарам и возлюбленную обрел, и нашел огромные и несметные богатства.

– А как это случилось? – спросила Мах-Шакар, и попугай начал рассказывать.

Рассказ 61

Рассказывают, что однажды брахману пришлось выехать из родного города в Бабил [341] – это обиталище искусных чародеев и лживых кудесников. Брахман был юноша пригожий, с красивой походкой и приятной речью. Время было весеннее, кругом цвели цветы, облака разбрасывали в воздухе жемчуг, ветерок разносил благоухание, небеса украшали ложе цветников разноцветными коврами и вышитыми покрывалами. Ветер завивал локоны дев лужайки щипцами красоты и руками прелести.

И конечно, в такую пору сердца живых существ тянутся к садам, души веселых мужей стремятся к цветникам. Поэтому брахман, чтобы поразвлечься, пошел в сад раджи. Он бродил по цветникам и лужайкам, прозорливыми глазами рассматривал цветы. Сад раджи был прекрасен, райские сады от стыда перед его розами, жасминами, базиликами и нарциссами стыдились показываться людям, это был Ирем, перед которым сады Шаддада казались палисадом.

Как раз в это время в сад пришла погулять дочь раджи. Своей великой красотой она вызывала зависть у красавиц лужайки, прелестью толкала на ревность гурий рая. Лицом, подобным весне, она превратила сад в картинную галерею, красотой и совершенством она ниспровергла всех прекрасных дев сада, похитила свежесть всех роз на склонах холмов. Кипарис, который состязался с небесным Лотосом, [343] лишился своего величия, язык жасмина, бывший хатибом [344] у царя лужайки, потерял дар речи, очи нарцисса, который был соглядатаем цветника, ослепли, а у яркой чаши тюльпана вовсе не осталось аромата. Роза, которая украшала собой просторы, просыпала лепестки. Глаза миндального дерева, которое умные мужи считают часовым садовой рати, закрылись, а очи дочери лозы, этой невесты виноградника, стали проливать кровавые слезы. Уста вселенной стали читать красавице с телом из розовых лепестков такие стихи: Не выходи некоторое время из дому, Не то розы упадут в цене!

Дочь раджи бродила по саду, и вдруг брахман увидел нарциссы глаз и миндаль очей сей прекрасной девы. А красавица в силу природной склонности живых существ стремиться друг к другу отдала под залог его сердца наличность любви, полируя взоры гостя в саду своей красоты. Так они долго пребывали там, читая про себя аяты душевного волнения.

Когда настала пора уходить и раздались голоса стражников, красавица со скорбным сердцем направилась в свои покои, схоронила клад сердца брахмана в сокровищнице своей груди и унесла, взамен одарив брахмана образом своей красоты. Брахман от любви к ней брел, исхудавший и печальный, потеряв покой. Дочь раджи в любовном томлении лишилась сна.

И случилось так, что страдающий, скорбный и горестный брахман подружился с чародеем, который обладал познаниями в алхимии, колдовстве и разных премудростях. Основы дружбы и товарищества, устои братства и искренности между ними росли и крепли. Брахман проявил чрезвычайное усердие в службе и смирении, ни в чем не отклоняясь от законов повиновения и пути верности. А мудрец проникся к нему доверием и доброжелательством, стал его искренним другом. Спустя несколько дней чародей знал все его сокровенные мечты, ведал обо всех тайниках его души, и сам рассказал брахману кое-что о себе. Брахман не видел смысла скрывать от искусного лекаря сердечную боль и сказал:

– О снисходительный друг и любезный товарищ! Да будет тебе известно, что прекрасная пери похитила мой ум, в моих глазах поселился ее образ.

А потом он рассказал ему всю историю о встрече в саду. Мудрецу стало жаль его, он смилостивился над ним, вложил ему в рот волшебный шарик, так что брахман тут же стал красивой женщиной. То есть, чародей, пустив в ход все свои чары и колдовское искусство, превратил брахмана в женщину, а сам обратился в брахмана. Он повесил на шею зуннар, [345] взял в руки бурдюк для воды и пошел к радже, ведя рядом с собой красавицу. Придя во дворец, чародей провозгласил в честь раджи славословие, как это подобает, и сказал:

– Мы – странники, путешествующие по миру. И днем и ночью, словно месяц, мы бредем по дорогам, непрестанно, точно ветер, кружимся по свету. Одним словом, из-за коварного, как див, мира, от смены дней и ночей, моего сына, который был прохладой моих очей и плодом моего сердца, охватило безумие и помрачение ума, и ночью он исчез. Мы не знаем, то ли зверь его сожрал, то ли он утонул в колодце или пучине вод. Быть может, он решился бродить сейчас по свету, словно одержимый. Я же, твой покорный раб в поисках его буду странствовать по свету, в надежде, что достигну своей цели. Но мне стало тяжело держать при себе эту женщину, мою невестку. Возможно, что это дерзко и невежливо с моей стороны, но, поскольку раджа проявляет такую доброту к чужестранцам и снисходительность к брахманам, я осмелился просить тебя распорядиться, чтобы мою невестку назначили служительницей твоей супруги, поручили ей быть рабой госпожи. Если на то будет воля Аллаха, я обрету своего потерянного сына и вскорости вернусь с ним, чтобы быть слугой великого государя.